Наталья Кедрова. О высокомерии.
Несколько слов в защиту высокомерия

Не приближайся ко мне, потому что я лучше тебя! – так читается проявление высокомерия.

Не стану уговаривать, что высокомерие – это дело исключительно приятное и позитивное, напротив, на мой взгляд, оно выглядит несимпатично снаружи (задранный нос, выпяченная нижняя губа, закинутая вверх голова – такая карикатура на гордость) и одиноко внутри, высокомерное выражение лица останавливает всякое желание приблизиться и подружиться, а переживание высокомерия внутри ведет к гордому одиночеству Печорина. Быть уличенным в высокомерии неприятно, а в некоторых ситуациях, например, среди людей, стремящихся к общему равенству и справедливости, может быть даже опасно. Но если в природе есть такое явление, если есть слово, его обозначающее, то стоит поискать и задачи, которым служит это переживание. Может быть, это поможет нам быть более устойчивыми и свободными при встречах с Габсбургами и Наполеонами своих клиентов и коллег и с большим пониманием относиться к собственным наполеоновским замашкам.
Я не стану так же рассматривать личностный смысл высокомерия, так как думаю, что каждый человек без особых усилий может обосновать, чем он прекраснее всех остальных в тот или иной момент. Лучше буду рассматривать функции и задачи высокомерия в жизни человека в сообществе.
Предлагаю начать с самого детства, когда человек быстро растет, становится сильнее, крепче, выносливее, когда человек постоянно обучается новым вещам, становится умнее и умелее. Освоение некоторых действий происходит легко и естественно, а другие вещи требуют определенных усилий и самоконтроля, особенно вначале. Пользоваться горшком сложнее, чем памперсом, есть макароны вилкой требует больших усилий, чем воспользоваться рукой, а чтение книги может изрядно измучить, прежде чем получишь от нее хоть какое-то удовольствие. Да и само прямохождение требует усилий всего тела, усилий воли и духа, чтобы не встать на четвереньки или хотя бы не сутулиться. И человек оказывается в точке между теми, кому все это дается легко и просто, теми, кто уже владеет секретами культурной жизни, – с одной стороны, и теми, кому и без этой культуры, и без этих усилий хорошо живется, непросвещенными дикарями – с другой. Ребенок обнаруживает себя между взрослыми, которые уже ассимилировали культурные модели поведения, идентифицируют себя с ними, и младшими детьми, которые еще не освоили эти модели и легко могут вести себя более непосредственно. В поле ребенка оказываются две притягательные фигуры: умелый идеальный старший, носитель культурной модели поведения, и свободный младший, необремененный усилиями и ограничениями. И вот ребенок оказывается в ситуации конфликта между двумя силами (квазипотребностями по Левину): стремлением совершить действие простым и естественным образом (например, зарыться в мякоть арбуза с головой, немедленно поделиться полученным удовольствием громкими радостными воплями, локтем и пяткой отогнать от добычи конкурента…) или стремлением мобилизовать свою волю и действовать в соответствии с культурным образцом. До тех пор, пока этот культурный способ действия не ассимилирован ребенком, пока ребенок только обучается, ему требуется много специальных произвольных усилий, чтобы удерживать идеальную модель поведения.

Чтобы противостоять тенденции к слиянию необходимо задействовать какой-то способ отделить, отграничить себя от соблазнительного способа поведения, с которым еще недавно ребенок себя идентифицировал. И тут на помощь приходит первичное высокомерие старшего перед младшим, которое реализуется в пространственном и временном поле: не подходи ко мне (или «пусть он отойдет», «маленьким сюда нельзя», «я буду первым»). Задача ребенка – организовать пространственную и временную дистанцию, не оказаться одновременно и рядом с тем, кто демонстрирует более «примитивный», «устарелый» способ поведения. Чем ближе к самому ребенку оказывается этот способ действия, тем яростнее происходит отвержение младшего. Аргументы взрослых такие как «Ты ведь сам только недавно так же делал» приводят ребенка в стыд и ярость, так как эти примеры подрывают основы его новой идентичности, основанной на новых культурных моделях поведения.

И начиная со старшего дошкольного возраста, то есть с того времени, как ребенок начинает активно и достаточно осознанно участвовать в обучении себя, когда он пытается ценить свои достижения и гордиться ими, то есть в первом-втором классе школы, высокомерие среди одноклассников позволяет вознаграждать себя за вложенные усилия, которые требуются для того, чтобы ровно писать, спокойно сидеть, когда на самом деле телу хочется бегать или лежать на парте, а мысли тоже где-то далеко. Высокомерие оказывается эффективным инструментом самоподдержки, когда в поле ребенка присутствует недостаточно доступных ему признания, способов регулирования нагрузки, утешения, восхищения и еще чего-то, что ему в данный момент необходимо для продолжения работы по самоокультуриванию. И в подростковом возрасте мы можем наблюдать проявления высокомерия, связанных с освоением разных взрослых ролей – кто-то зарабатывает деньги, кто-то может всех завалить одной левой, кто-то краше всех на свете. В этот момент снова невозможно позволить себе быть замеченным вместе с младшими, хотя соблазн слияния с более простым и безопасным способом существования велик, а от старших тоже недостаточно признания равным себе взрослым. В этой точке роста невозможно получить привычной поддержки от младших через слияние, растворение в родной группе, потому что для этого нужно признать себя таким же, как они – детьми, непосредственными, в какой-то степени бесполыми, зависимыми. А для того, чтобы получить от младших поддержку в форме восхищения, уважения, послушания, нужно отделиться от них и утвердится в новом статусе. В этой точке роста нереально получить полноценного признания от старших, потому что еще не дотягиваешь до их уровня, еще не совсем взрослый, не совсем мужчина, не совсем женщина, не совсем независимый. В то же время осваиваемый способ поведения (сексуального, профессионального, социального и ментального) чрезвычайно важен для собственной идентичности как человека достойного уважения и требует поддержки и укрепления и тогда необходим ресурс самоподдержки.

И во взрослой жизни бывают ситуации, в которых люди защищают чувство собственного достоинства при помощи отдаления себя от других людей, утверждения своих ценностей как значимых и важных. Например, оказавшись в ином культурном пространстве, когда правила и традиции большинства отличаются от норм и традиций одного человека и меньшинства, и для сохранения этих норм необходимы границы и дистанция. Так, в некоторых ситуациях манера людей мыть руки перед едой, читать молитву или говорить спасибо, читать книги или носить чистую одежду могли восприниматься как проявление высокомерия и чванства. Странная привязанность к вишневому саду непонятна, нелогична, но без этого жизнь некоторых странных людей теряет свой смысл.

Теперь можем посмотреть на то, как высокомерие проявляется в терапевтической практике. В психотерапевтической работе проявление высокомерия со стороны клиента как способа дистанцирования может быть точкой начала интересного исследования поля переживаний клиента. Что было им замечено, какие проявления терапевта актуализировали переживания, какие его личные культурные ценности требуют защиты, какое противоречие между соблазнительным поведением и собственной идентичностью заставляют его таким образом дистанцироваться от терапевта? Каким образом можно сделать это напряжение доступным для осознавания и ассимиляции, как в этой ситуации избежать стыжения и перевоспитания клиента, не вступая с ним в борьбу и конкуренцию? Как не попасть в ловушку соперничества и борьбы за правильные ценности? Задачей терапевта является поддерживать осознавание и саморегуляцию клиента, его возможность делать выбор, а не содержание этого выбора. Терапевт, профессионал, овладевший ценностями спонтанности, искренности, целостности, овладевшего осознаванием, сосредоточением, возможно, в большей степени, чем обратившийся к нему клиент, может попасть в такую же ситуацию – когда в ситуации терапевта недостаточно поддержки для его самоуважения, признания важности его дела, его занятия, его усилий со стороны коллег, общества. И тогда при встрече с клиентом, который не обременен обязательствами заниматься переживаниями других людей, отодвигая себя на второй план, который не ценит свободу, творчество и спонтанность, а ценит стабильность и уверенную банальность, терапевт тоже может невольно занять высокомерную позицию стыжения или перевоспитания, или отстранения от клиента.

Такие ситуации могут возникнуть и в учебном процессе, во время подготовки гештальт-терапевтов, например, в пространстве интенсивов, где начинающие терапевты работают с начинающими клиентами под присмотром начинающих супервизоров. Я думаю, что те терапевты (а так же супервизоры и тренеры), которые в своей профессиональной деятельности опираются на свои созданные и ассимилированные, а не на интроецированные ценности, редко занимают высокомерную позицию по отношению к студентам и клиентам.

Для существования высокомерия есть место и в профессиональном пространстве, потому что у разных людей разный опыт и разное время пребывания в профессии, а отсутствие ясных границ внутри профессионального поля (между терапией и обучением, обучением и супервизией, супервизией и коллегиальным обсуждением) и между профессиональным и личным, профессиональным и социальным пространством, да еще и не четкой цветовой дифференциации штанов, все это создает почву для обращения к высокомерию как способу регулирования границ, увеличения дистанции. Супервизор вынужден дистанцироваться от терапевта, чтобы укрепить свою профессиональную позицию супервизора, чтобы не присоединиться, не слиться в его работе с клиентом, супервизор напоминает себе, а заодно и терапевту, что когда-то и он мог так подумать про клиента, мог сказать ему такую глупость, но теперь-то он знает, как правильно, он профессионально вырос, не надо его соблазнять на то, чтобы просто посочувствовать или просто дать совет, он уже способен устоять перед этими соблазнами – пойти простым и привычным путем. Это все проходит, когда границы собственной профессиональной идентичности становятся ясными и устойчивыми, когда опыт ассимилирован и больше нет необходимости удерживать стабильность за счет большой дистанции.

© Наталья Кедрова

(Статья из сборника "Гештальт 2011″)