Когда не знаешь с чего начать, начни с заявления об этом. По-моему это удачное заявление, для размышления на философскую тему, о том, что такое психотерапия. Однако, думаю, что тему лучше сузить и рассмотреть лишь один аспект – отношения терапевта и клиента, и сделать это с позиций теории гештальттерапии.

Как известно, психотерапия – это, прежде всего, особый вид отношений, искусственно созданных и направленных на оказание помощи. При этом, как отмечают многие авторы (И. Ялом, 10, К Роджерс, 6, К. Наранхо, 5 и др.) именно качество этих отношений определяет эффективность психотерапевтического воздействия. Подтверждением этому был ряд исследований (Fidler F., Horvath A., Symonds B., Liderman M., Yalom I, Miles M.) показавших, что опытные и квалифицированные психотерапевты, принадлежащие к различным школам, своей концепцией идеальных терапевтических отношений и природой отношений, которые они устанавливают со своими пациентами, напоминают друг друга больше, чем они похожи на малоквалифицированных последователей той же школы (цит. по И. Ялому, 10). Думаю, что данное положение вполне может определять наш интерес к данному феномену (отношениям) и, как принято в науке, предпримем попытку абстрагироваться от целостности того, что происходит между терапевтом и клиентом в процессе взаимодействия и рассмотреть этот процесс с разных сторон.

Для начала попробуем разделить неделимое, т.е. отношения терапевт – клиент на две части, например: на отношения терапевта к клиенту (имея в виду профессиональное отношение, которое лечит) и отношения между терапевтом и клиентом, т.е. то, что происходит в пространстве между ними. И теперь, когда разделение осуществлено, займемся описанием названных частей.

Сначала возьмемся за отношение терапевта к клиенту. Субъективное отношение терапевта как человека к человеку – клиенту нас здесь особенно не волнует. Если Вам не нравится ваш клиент, т.е. Вы «такую большую неприязнь к нему испытываете, что даже кушать не можете», идите к личному терапевту и разбирайтесь со своим контрпереносом, т.к. такая, вдруг, нелюбовь вряд ли имеет отношение к человеку напротив (если, конечно, он не бросается на вас со стулом или еще чем-то). Здесь нас интересует та часть отношений, которые создает терапевт, для того, чтобы вылечить клиента, это то, что регламентируется принципами терапевтического подхода и этикой.

Далее попробуем описать отдельные характеристики терапевтических отношений. Приведем основные из них.

Важным аспектом этих отношений является их искусственность. Они созданы специально для того, чтобы помогать человеку, справиться с определенной психологической сложностью, выйти из кризиса, вылечиться и т.п. Как правило, в обычной жизни таких отношений не бывает. Иными словами терапевт существует для клиента только в рамках терапевтического процесса, в то время как в обычной жизни он такой же человек. Например, терапевт не вправе занимать много времени сеанса (много рассказывать о себе, своих проблемах и т.п.), а в обычной жизни – пожалуйста. Именно поэтому психотерапия родственников и близких может заходить в тупик, т.к. происходит смешивание отношений: терапевтических и родственных. Как родственник я заинтересован в определенном результате для клиента, а как терапевт я принимаю тот результат, который интересует клиента.

Второй важной характеристикой отношений является их платный характер. Как отмечала на одном из семинаров Н. Голосова «клиент платит мне деньги, поэтому он не обязан меня любить». Т.е. если вы не берете с клиентов деньги, то, что вы хотите взамен того, что вы тратите свое время, сидите, слушаете и пр.? Действительно, подумайте, за что вы продаете свои услуги. В принципе, не обязательно брать деньгами, можно и чем-то другим,

например борзыми щенками, деньгами, всего лишь проще. Главное ясно обозначить в договоре, кто платит, чем и за что.

Однако вернемся к описаниям характеристик выше обозначенных отношений. Одно из наиболее подробных таких описаний можно встретить у К. Роджерса (7) (хотя он и не гештальттерапевт). Он выделяет четыре основных характеристики терапевтических взаимоотношений.

Во-первых, это теплота и отзывчивость психотерапевта, которые делают возможным постепенное образование глубокой эмоциональной связи. Вот как описывает эту характеристику сам К. Роджерс. «С точки зрения консультанта, это четко контролируемые отношения, где аффективная связь имеет определенные границы. Это выражается в неподдельном интересе к клиенту и принятии его как личности. Консультант откровенно признает, что он до некоторой степени эмоционально вовлечен в отношения… Он достаточно чувствителен к потребностям клиента, но, тем не менее, способен контролировать собственную идентификацию, чтобы иметь возможность как можно лучше поддержать человека, которому оказывается помощь… Т.е. консультант до какой-то степени эмоционально вовлечен во взаимодействие, но эта включенность должна строго ограничиваться для пользы самого клиента» (7,С.95). Психотерапевт действительно испытывает различные чувства, поскольку «ничего человеческое ему не чуждо» и нет смысла скрывать это, даже наоборот гораздо полезнее быть открытым своим чувствам. Более того, чувства испытываемые терапевтом часто показывают правильность направления беседы, служат неким индикатором происходящего в поле процесса. Однако терапевт должен оставаться терапевтом, его переживания не должны занимать пространство беседы и становиться темой обсуждения, мешать ему видеть и слышать. И хорошо бы учитывать контекст, в котором он (терапевт) собирается сказать о своих чувствах, т.е. что это за интервенция такая? Чувства, которые испытывает психотерапевт в процессе беседы с клиентом могут относиться к личной истории терапевта, и тогда

было бы правильным сообщить об этом клиенту (типа: «моя реакция связана с моей историей, а не с тем, что ты рассказал»), но опять-таки в какой момент. И.Ялом (10), например, говорит о том, что в начале работы самораскрытие терапевта может создавать ощущение небезопасности, неясности «С чего бы это?» и «Кто из нас клиент»? И еще чувства – это маркер процесса, маркер, индикатор того, что происходит, и здесь задача терапевта распознать, о чем появившиеся у него переживания и сообщить клиенту итог данной работы, не заставляя его понимать, что означает, что терапевт в данный момент, например, волнуется. А то, может быть это я его так напугал своим рассказом?

Второй особенностью терапевтических отношений К. Роджерс считает предоставление достаточной свободы выражения чувств. Она создается за счет принятия психотерапевтом высказываний клиента, полного отсутствия любых морализаторских и оценочных суждений. Такие действия психотерапевта позволят клиенту понять, что «никакое отношение не будет слишком агрессивным, никакое чувство – провинностью: все может быть привнесено в эти взаимоотношения. Ненависть к отцу, внутренний конфликт по поводу сексуальных запретов, угрызения по поводу совершенного в прошлом, нежелание обращаться за помощью, антагонизм и негодование по отношению к терапевту – все имеет право на выражение» (7, С. 97). Терапевт, работая с клиентом, не может разрешить выражение чувств, но своими неудачными действиями он может его запретить. Т.е. он может прореагировать на эмоциональное высказывание клиента таким образом, что последнему станет понятно, что такие высказывания, (проявление таких чувств) запрещено.

Например, терапевт может продемонстрировать, что чувства клиента его очень ранят (ну, скажем, отшатнуться и сделать большие глаза, когда тот начнет плакать). Клиенту сразу станет понятно, что если плакать, то терапевта, через некоторое время, вообще рядом не окажется. Поэтому лучше и не плакать вообще. Или, в ответ на высказывание недовольства терапевт, может показать, что такое поведение является признаком болезни, назвать его

негативным переносом и, как и в первом случае, уйти из поля (из контакта). Как итог, для клиента: если злишься, то остаешься в одиночестве, т.е. с самим собой, а не с другим человеком (терапевтом). 1

Третий важный аспект терапевтических взаимоотношений – ограничения, которые придают терапевтической беседе определенную структуру. К таким ограничениям относится, прежде всего, время, запрет нанесения телесного вреда и т.п. С каждым конкретным клиентом эти ограничения могут иметь свою специфику. Особенно это касается работы с детьми, где установлению ограничений уделяется особое внимание. Процедура установления и сами ограничения хорошо описаны в книге Г.Л. Лендрета (4).

По мнению К. Роджерса ограничения имеют особое значение. Он пишет: «Мы совершим большую ошибку, если предположим, что эти ограничения являются препятствием для терапии. Они являются и для ребенка и для взрослого одним из существенных элементов, которые превращают терапевтическую ситуацию в микрокосм, где клиент может обнаружить все базовые аспекты, характеризующие жизнь в целом, встретиться с ними открыто и приспособиться к ним» (7 С.98).

Начинающие психотерапевты иногда полагают, что если они задержатся с клиентом дольше оговоренного времени и «долечат» его, то это пойдет ему на пользу. В некоторых случаях это действительно так, как, например, при работе с кризисными состояниями. Однако в большинстве случаев это скорее вредит, потому что: создает ощущение неясности границ, кроме того, у клиента могут быть свои планы на это время, и вы их нарушаете, или клиент будет чувствовать себя обязанным вам (если вы не берете деньги за дополнительное время) и будет испытывать затруднения при выражении раздражения и недовольства вами (вы же такой добрый), или клиент хотел бы

закончить, но не может остановиться или пытается угодить Вам, (ведь вы же хотите продолжить), и т.п.

В качестве четвертой характеристики К. Роджерс выделил свободу от любого давления или принуждения. «Сеанс – это время клиента, а не консультанта. Совет, предложение, давление по поводу следования одному способу поведения в противовес другому – все это за пределами терапевтической ситуации…. Это благоприятная почва для личностного роста и развития, для сознательного выбора и для самостоятельной интеграции клиента» (7, С.98). Эта характеристика является так же вопросом психотерапевтической этики, которая не отделима от терапевтических отношений. Здесь следует отметить, что у некоторых психологов существует убеждение, что дать совет – это вредно для клиента и очень «неприлично» для психолога. На мой взгляд, нет ничего плохого в том, что вы даете совет человеку, особенно если он этого просит, вы же действительно знаете больше о закономерностях построения отношений. Однако в процессе терапии это может быть некоторым феноменом ваших отношений с клиентом, а с его стороны запросом на интроект или проверкой вашей отзывчивости и доступности, поэтому важно то, как вы ответите на просьбу клиента дать рекомендацию или совет2. Кроме того, в гештальттерапии позволительно проявлять больше свободы в плане направления клиента (но не выбора за него) в какую-то тему, чем в клиент-центрированной терапии К. Роджерса.

Продолжая рассматривать феномен терапевтических отношений обратимся к их специфики в гештальттерапии. К. Наранхо выделяет три понятия, составляющие суть отношения в ней: современность (актуальность), осознанность, ответственность. Он пишет: «Три понятия – современности, осознанности и ответственности – составляют суть отношения гештальттерапии. Различаясь семантически, они, вместе с тем, являются аспектами или гранями одного образа бытия. Быть ответственным (отвечать) –

означает быть в настоящем, сейчас и здесь. Быть в настоящем – значит осознавать. Осознавание в свою очередь – это реальность, настоящее, состояние, не совместимое с иллюзиями и безответственностью, через которые мы возвращаем свою жизнь» (5, С.31).

Из этих трех понятий, по мнению автора, основное отношение проявляется множеством более специфических отношений, которые и реализуются терапевтом в работе. К таким специфическим отношениям он причисляет следующие:

1. Уважение к болезни человека, оно первично по отношению к эффективности изменения. Это положение основано на так называемой «парадоксальной теории изменений», предложенной Арнольдом Бейсером (1). Суть теории в том, что «изменение происходит тогда, когда человек становится тем, кто он есть, а не тогда, когда он старается быть тем, кем не является» (1, С. 6.). Для терапевта данное положение означает, что для того, чтобы работа была эффективной, изменения действительно происходили (ведь психотерапия направлена на изменение) необходимо принятие клиента таким, какой он есть и «истинная неподдельная заинтересованность, чтобы он был тем, кто он есть» (5, С.32). Как пишет далее К. Наранхо: «Чем больше терапевт желает «изменения», тем больше он должен быть незаинтересован в этом … желание пациента измениться меньше всего ищет причины в нем самом, а приводит к уверткам, претензиям, лжи и так далее. Получить желаемое можно простой эмпирикой бытия, а не поисками того, чем ты не являешься». (5, С.32).

2. Понимание двойной функции терапевтической помощи. Помощь терапевта может стать как основой для роста, так и препятствием ему. Как пишет Р. Резник: «Многие психотерапевты считают себя профессиональными «помощниками» и устанавливают «отношения, несущие помощь... Если «помощь» удается она убивает человеческое в пациентах, препятствуя их

развитию…Различие между действительной поддержкой и «помощью» вполне ясно: делая для другого то, что он может сделать для себя сам, мы гарантируем, что он никогда не узнает о возможностях стоять на собственных ногах» (6, С.256). Таким образом, задачей гештальттерапевта становится поиск баланса между фрустрацией манипулятивных способов получения помощи и поддержкой самостоятельности и ответственности за обращение к окружающим. По словам Ф. Перлза «суть гештальттерапии в том, чтобы посредством фрустрации дать пациенту возможность обнаружить, что он сам может «пришпорить своего осла». И «Цель терапии не растворение большинства комплексов …, а достижение такого самосознавания с которым пациент сможет обходиться без посторонней помощи (9, С. 41). При этом многое зависит от представлений терапевта о людях и его собственной потребности быть «полезным» и «оказывать помощь». «Если вы попались на удочку, и думаете, что человек так беспомощен и немощен, как притворяется, - вы будете «помогать» (6, С.256)

3. Позитивное отношение к сопротивлениям и защитным механизмам личности. В гештальттерапии, как уже говорилось, принято относиться к сопротивлению как к важной части «Я» клиента. Перлз (3) считал «сопротивление» диалектической противоположностью «приспособления», другим полюсом одного континуума. Он говорил, что то, что сегодня можно определить как «сопротивление», было когда-то продуктивным решением, помощью индивиду в его приспособлении к жизни. С точки зрения гештальттерапии, людям нужны некие гибкие и адаптивные защиты, которыми они могут пользоваться в зависимости от окружающих условий.

Силы «сопротивления» составляют столь же равноправный аспект личности клиента, как и тот, что заставил его прийти на терапию и попытаться решить свои проблемы. Поэтому, вместо того, чтобы игнорировать или бороться с «сопротивлением», Ф. Перлз и П. Гудмен предлагали терапевту и

клиенту сконцентрироваться на нем, исследуя его соматические, интеллектуальные и эмоциональные аспекты, пытаясь найти смысл и значение мышечного напряжения, интеллектуальной рационализации, страха и тревоги. Такая концентрация приводит к осознанию клиентом того, что его «сопротивления» действительно принадлежат ему и являются такой же частью клиента, как и то, чему они... сопротивляются (3).

4. Игнорирование пояснений интерпретаций оправданий и объяснения понятий в целом. Данное положение скорее можно обозначить приоритетом в гештальттерапии проживания над пониманием или поиском причины происходящего. Действительно, задачей гештальттерапевта является создание условий для получения клиентом определенного нового опыта и уже потом понимания того, что это было. Т.е. как пишет К. Левин, сначала эксперимент, затем теория. Собственно и К. Наранхо также отмечает, что объяснения, оправдания и интерпретации, рассуждения о чем-то уводят от непосредственного восприятия и переживания того, что происходит (5).

Теперь возьмемся за второе понимание отношений, за то, что происходит между терапевтом и клиентом. Мне представляется важным выделение именно этой части, т.к. именно это и есть реализация принципов описанных выше и умение видеть данную сторону является специфической стороной именно гештальттерапии. То, что это так, мы можем обнаружить в книге Перлза и Гудмена «Теория гештальттерапии». Они пишут…. В психотерапии мы ищем в нынешней ситуации следы неоконченных прошлых ситуаций и экспериментируя с новыми взглядами и новыми материалами, почерпнутыми из реального повседневного опыта стремимся к более полной интеграции (9, С. 14).

Что же мы видим, когда рассматриваем происходящее между нами. Если сказать в самом общем плане, то те индивидуальные способы структурирования поля, «гештальтирования», как пишет М.Парлет (8), которые присущи каждому из присутствующих в данный момент людей.

Иными словами мы можем наблюдать как терапевт и клиент взаимодействуют в данном поле, какой «танец» (термин М. Парлета) совершают. И обращенность к феноменологии, к тому, что происходит, позволяет гештальттерапевту разбираться и существовать в происходящем вполне уютно.

Так что же все-таки происходит в обозначенном пространстве. Два человека сидят друг напротив друга и каким-то образом себя ведут. Причем стоит говорить именно о поведении, вербальном и невербальном т.к. именно оно (в целом) создает то, о чем мы говорим. Например, одни и те же слова, сказанные разным тоном или в разной позе, создают различные послания. С чего же начинается создание этого пространства? С первых слов или с момента, когда клиент только заходит, или еще раньше, когда терапевт выбирает свою профессию. По большому счету, не имеет значения, когда и кто начинает последовательность интеракций, которая создает поле – это в зависимости от того, откуда считать, т.е. вопрос пунктуации, как пишет П. Вацлавик с соавторами (2). Иными словами, нам не важно с какой точки вести отсчет, а важно, как это выглядит целиком. Таким образом, терапевт, и клиент взаимодействуют друг с другом и создают некое пространство, которое обеспечивает удовлетворение потребностей. При этом важен именно способ структурирования пространства, т.е. то, как оно создается. Некоторые способы такого созидания оказываются эффективными, а некоторые нет.

Так уж получилось, что в психотерапии нас интересуют неэффективные способы, т.е. те которые помогают клиенту оставаться «несчастным», чтобы затем помочь ему найти новые эффективные. Если мы будем говорить на языке гештальт теории, то речь идет о прерывании контакта, поскольку это структурирование есть стандартный способ его осуществления при этом, скорее всего, не эффективный, раз уж человек обратился за помощью к психологу.
В качестве примера можно представить ситуацию, когда клиент ожидает от терапевта (а может быть и от большинства людей в своей жизни), осуждения, не осознает этого и, в результате не проверяет, но реагирует на то, что видит. Такой реакцией может быть защитное поведение или агрессия, или что-то еще. И, возможно, раньше этот человек действительно жил среди врагов, и там если расслабишься, то тебя тут же … . Контакт с терапевтом, таким, какой он есть в данном случае прерван с помощью проекции (мы будем считать, что терапевт в действительности миролюбив), т.е. он взаимодействует не с реальным человеком, а с тем каким он его видит. И с каждым последующим шагом их общения терапевт и клиент могут все больше и больше становиться агрессором и жертвой пока кто-то (скорее всего терапевт) не осознает того, что происходит между ними. Т.е. окажется в метапозиции по отношению данной коммуникации (2)

Предъявляя какую-либо информацию терапевту, клиент не только сообщает нечто о себе, но и предлагает определение себя (вот каким я себя вижу) и определение отношений с терапевтом, (вот как я вижу наши отношения и тебя в них) можно сказать предлагает терапевту определенную роль в данном взаимодействии3. В ответ на это у терапевта есть две возможные реакции принятие предложенного определения и непринятие его. Есть еще возможность проявить «неподтверждение», но данный вариант реакции, является патогенным и если терапевт проявляет ее, то, скорее всего по ошибке, и в этом есть что-то крайне не правильное, даже не поддающееся комментариям4.

Индивидуальность и неповторимость поля в каждый отдельный момент времени делает невозможным классификацию того, что возникает в указанном пространстве. Однако многие известные нам авторы неплохо это проделывали. Так, например, Ф.Перлз совместно с П. Гудменом выделяли способы

прерывания контакта (конфлюенцию, интроекцию, проекцию, ретрофлексию и эготизм).

П. Вацлавик с соавторами пишет о нарушениях коммуникации, т.е. о тех феноменах, которые возникают при передаче информации от одного человека другому (отрицание общения, нарушение пунктуации, симметричная эскалация, ригидная комплиментарность, двойная ловушка и пр.).

В гештальттерапии вслед за Ф. Перлзом и П. Гудменом принято рассматривать сопротивления как феномены контакта (их названия смотри выше), я в данной статье предлагаю рассмотреть их с точки зрения выстраиваемых в каждом случае отношений между терапевтом и клиентом. Итак.

Конфлюенция. В данном случае, как пишут Ф. Перлз и П. Гудмен (9), человек ожидает, что другие сделают за него всю работу, в то время как его задача «присосаться». Но в отношениях это проявляется также размытостью границ, когда не ясно где, чьи истории и переживания. Клиент ожидает, что терапевт даст ему все и так, и делать самому ничего не надо: ни объяснять, ни предъявляться, рискуя получить отказ и терапевт как тревожная и сильно заботливая мама пытается все знать и угадывать за клиента не сильно напрягая его, как будто он младенец. Но даже если так, и действительно речь идет о временном регрессе, то постепенно необходимо взрослеть (клиент же, все-таки, не младенец) проявляя агрессивность к окружению и отделяться. Но если «мама» такая тревожная, то может воспринять эту агрессивность как болезнь, а не как взросление и в ответ на нападение и недовольство «ребенка» начнет тревожиться еще больше и таким образом останавливать агрессивность. (Какой ребенок выдержит тот факт, что, будучи недовольным, он «убивает» свою мать?) И, наоборот, если терапевт позволяет себе конфронтацию с беспомощностью клиента, то дает ему шанс повзрослеть. Но конфронтация приведет к тому, что другой человек окажется реальным, и это вызовет тревогу. А конфлюенция – это способ справиться с возникающей тревогой, не

переводя его в волнение и контакт, как будто ничего в поле не изменилось. И данное положение имеет место не только для клиента, но и для терапевта, ведь он тоже окажется открыт для взаимодействия, может встретиться, например, со своим бессилием или ненужностью. Однако без риска встречи с этими переживаниями нет возможности расти. И тогда, задача терапевта поддержать клиента в его риске и быть готовым рискнуть самому, находясь рядом, но отдельно. Но в тоже время возможность находиться в слиянии некоторое время может дать некоторый ресурс и энергию для клиента, за счет которой он может в дальнейшем что-то делать сам.

Интроекция. Удовлетворение при интроекции, согласно Ф. Перлзу и П. Гудмену связано с мазохизмом (9). И тогда роль в отношениях, которую предлагает терапевту такой клиент – роль злодея, который отвечает за его мучения. («Мне так плохо, но это сделали вы»). Разумеется, что для начала, такой клиент предложит терапевту либо сказать, как ему поступать, либо он уже поступает как-то, потому, что ему кто-то велел, и теперь он должен это делать. Собственные желания он не успевает замечать. Но это значит, что то, что он делает, хочет терапевт. Он может быстро перейти к действию, т.к. вы ему сказали, или он думает, что вы сказали это делать. И это от того, что выдерживать возрастающее возбуждение паузы оказывается трудно. Однако начать какое-то действие без этапа ориентировки (в том числе в собственных желаниях и мотивах) это хорошая возможность зайти в тупик, т.к. очень скоро станет ясно, что удовлетворение не наступает. Один из возможных вариантов игр5 связан с парадоксальным предписанием «руководи мной»6 и с парадоксальным самоопределением «я хочу то, что должен». Иными словами клиент иногда прямым текстом заявляет «говори мне, что делать» или даже «руководи мной», тем самым одновременно предлагает терапевту руководящую и подчиняющуюся позиции. Выполнить такое указание невозможно, но играть в «почему бы вам не…, да но…» можно довольно

долго, т.к. доверчивый терапевт может честно пытаться выполнить указание, которое возможно выполнить только невыполняя его. Кроме того, клиент может вполне обескуражить терапевта заявлением о том, что он чувствует что-то, потому, что так ему сказали сделать. Таким образом, естественность, спонтанность и риск в отношениях исчезают за счет долженствования, и клиент уходит из контакта, прячась за обязательства, сохраняя в своих руках управление ситуацией и терапевтом. Но, с другой стороны, в некоторых случаях запрос «Скажите, что мне делать» является предложением отношений, в которых один человек направляет другого. И, в этих отношения важен сам факт, того, что кто-то отвечает за тебя, дает тебе возможность снять с себя часть ответственности. Это то, что могут сделать для тебя хорошие родители. Другой вопрос: «можешь ли ты это принять, и воспользоваться таким руководством или будешь требовать его и отвергать одновременно?». Терапевту удастся избежать ловушки, если он сможет разглядеть такое положение дел, за теми парадоксальными отношениями, которые предлагает ему человек сидящий напротив.

Проекция. Удовлетворение здесь «заключается в обыгрывании пугающей драматической сцены как в сновидении» (9, С. 358) Возбуждение прерывается до того как фантазии и чувства начнут получать информацию из среды. И отношения, которые предлагают проецирующие клиенты, оставляют терапевту роль манекена. Т.е. о его мыслях и действиях уже все известно заранее. Как правило, шансов проявиться, оправдаться и т.п. у терапевта практически нет, как бы он ни старался, это будет всего лишь лишним подтверждением того, что о нем думал клиент. «То, что ты оправдываешься, лишний раз подтверждает, что ты такой …». Несомненно, такой способ жизни утомляет, поскольку человек в этом случае делает массу работы за других. Кроме того, он живет в иллюзиях и эти иллюзии, как правило, приносят много напряжения и неприятных переживаний. Действительно, в терапии мы

встречаемся с теми проекциями, которые нарушают контакт, т.е. клиент чаще всего ожидает критики, или, более правильно сказать, считает, что терапевт его критикует и реагирует уже исходя из этой идеи. Он может, например, испытывать стыд7, или разозлиться, или испугаться, таким образом сообщая терапевту, что он его пугает, или стыдит, или еще что-нибудь. Самое время вспомнить здесь о феномене известном под названием «самореализующееся пророчество» (2). Суть, которого в том, что если ты чего-то ждешь от людей, то ведешь себя таким образом, что оставляешь им только одну роль, соответствующую твоим ожиданиям. Все, что видишь, интерпретируешь, так как ожидаешь и постепенно люди так себя и ведут, а предсказание сбывается. Мир становится предсказуемым и как-бы безопасным, хотя и не комфортным, а терапевт благодаря этому лишается спонтанности и новизны и, вслед за этим какой-либо привлекательности. Хорошо знакомое, как правило, не привлекает. Хорошо, конечно терапевт не такой как все, он всячески пытается не вписаться в созданный сценарий, что не так то легко, т.к. что бы ты не делал, все будет «использовано против» тебя. Так, что лучше ничего и не делать. И, с другой стороны, можно предположить, что для человека действительно велик риск встретиться с чем-либо или с кем-либо незнакомым, услышать, что-то неожиданное. Понятно, что в терапии его катастрофические фантазии скорее не подтвердятся, но с другой стороны, мало-ли что может сказать сидящий напротив терапевт. Так, что лучше уже самому ответить за него и даже если сам себя поругаю, то это будет не так страшно, как если он, да и не будет он сильно ругать, если я сам уже это сделал. Но данное положение дел связано, в большей степени с феноменом ретрофлексии (проявляющейся вследствие проекции). А проекция – это выделение энергии вовне и задача терапевта выдержать этот напор, не разрушиться, остаться в контакте и прояснить, сопоставить фантазии клиента относительно него, с реальностью (так, как она существует для терапевта). И выяснить, что же хочет сообщить клиент гневно

говорящий, например, что терапевт смотрит на часы, и, значит, скучает, слушая его.

Ретрофлексия. Феномен закрытой границы, когда энергия, направленная в среду возвращается к организму. Но с точки зрения теории информации таким поведением человек что-то сообщает другому и выглядит данное сообщение как в старом анекдоте: «я сделаю гадость своей теще, выколю себе глаз, и у нее будет одноглазый зять». Ф. Перлз и П. Гудмен писали об этом как о вторичной выгоде от симптома (9). Именно в данном случае можно говорить о симптоме как о коммуникации, когда один человек пытается сообщить что-либо другому не словами, а своей болезнью. Например, нет возможности отказаться от чего-либо (не прилично), но если заболел, то все поймут. Таким образом, человек снимает с себя ответственность за то, что сообщает и ему практически не возможно ответить, так, как он, как бы не отвечает, за то, что сообщает, он отсутствует в диалоге. Таким образом, симптом это достаточно сильный способ управления (манипулирования) другим, который, однако, в близких отношениях не приносит удовлетворения по описанной выше причине (человек-то не присутствует в диалоге). Никогда не узнаешь, партнер остается с тобой или с симптомом, т.е. он любит тебя или остается из чувства вины или страха.

Отношения, которые предлагает такой клиент, включают отвержение и одиночество. Замыкаясь на себе, клиент фактически отвергает собеседника, независимо от того, считает ли клиент себя ответственным за все в своей жизни или желает справиться со своими проблемами самостоятельно, или ему стыдно и, таким образом, он остается без поддержки. Но достаточно давно известно, и подтверждено многими исследованиями8, что человеку необходим другой человек, и в отношениях с другими мы черпаем энергию и ресурсы. Для нас имеет большое значение, что мы кому-то нужны, кто-то за нас

беспокоится, кому-то мы не безразличны, кто-то может позаботиться о нас и т.д. Однако в своем стремлении справиться со всем самостоятельно человек приходит к одиночеству и отсутствию достаточных ресурсов для действия, тем более что на сдерживание какого-либо своего действия тратится в два раза больше энергии. Из спортивной практики известно, что статические нагрузки, где нет движения, но есть напряжение, одни из самых утомительных. При этом, конечно же, быть в контакте с самим собой безопаснее, чем с другим и задача терапевта поддержать возможный для клиента риск движения к другому. Возможно, то, что сдерживает клиент это не очень-то приятные чувства или сообщения терапевту, и тогда, это проверка для его способности оставаться в контакте, предъявлять себя честно и открыто. Ведь за то, что клиент что-то не сообщает, отчасти отвечает и терапевт, которому, хорошо бы знать о себе, как он может затыкать своих клиентов.

На этом я хотел бы остановиться в рассмотрении связи отношений и сопротивлений, оставив дефлексию и эготизм для дополнительного исследования.

Однако вернемся к тому, с чего начинали, т.е. к разделению. Не так-то просто объединить в единое целое то, что до этого было разделено (возьмите хотя бы апельсин). В нашем случае, конечно, не все так трагично и мы можем представить некоторое единство или целостность отношений, которые создает терапевт для клиента, или с клиентом. Вопрос в том, что в этом поле становится фигурой, а что фоном, т.е. отношения – это фон, на котором разыгрывается вербальное взаимодействие и психотехнические действия, или это фигура и все действия направлены на ее построение (здесь техники не имеют собственного значения), или сам вопрос или-или не состоятелен и все зависит от контекста? Надеюсь, что дальнейшие размышления в этой теме, обогатит теорию гештальттерапии. Хотя, может быть, это и ни к чему и все написанное выше совершенно лишено смысла, а гештальттерапия определяется всего лишь тремя понятиями: поле, феноменология и диалог?

Литература
1. Бейсер А. Парадоксальная теория изменений// Гештальт – 2001(сборник материалов Московского Гештальт Института за 2001 г.). – М.: ТОО Гештальт институт. – 2001. – С. 6-10.
2. Вацлавик П., Бивин Д., Джексон Д. Прагматика человеческих коммуникаций М.: Апрель-пресс, Изд-во «Эксмо-Пресс»,2000. – 320 с.
3. Кларксон П., Маккоун Д. ФРИЦ ПЕРЛЗ. // Контакт, первый опыт (сборник текстов). – Воронеж, 2004. – 54 с.
4. Лендрет Г.Л. Игровая терапия: искусство отношений: пер. с англ.- М.:Международная педагогическая академия, 1994. – 368 с.
5. Наранхо К. Гештальт-терапия. – Воронеж, «Модек»,1995. – 304.
6. Резник Р.У. Яд в курином бульоне // Хрестоматия по гуманистической психотерапии, пер. М. Папуш. – М., 1995. – С. 255-274.
7. Роджерс К. Консультирование и психотерапия. Новейшие подходы в области практической работы. пер. с англ. О. Кондрашевой, Р. Кучкаровой. – М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2000.- 464 с.
8. Парлетт М. Раздумья о теории поля // Журнал практического психолога.-М., 2003, №3. – С. 51-85
9. Перлз Ф., Гудмен П. Теория гештальттерапии – М.: Институт Общегуманитарных Исследований, 2001 – 384 с.
10. И. Ялом Теория и практика групповой психотерапии.- СПб.:Из-во «Питер», 2000. – 640 с.